Бульба, Евгений Викторович. «Биология VS Буддизм: почему гены против нашего счастья и как философия буддизма решает эту проблему». Москва: Эксмо, 2021. 288 с. (Популярная социология).

 

ISBN 978-5-04-113958-2

 

У автора книги Евгения Бульбы интересная профессия – на момент написания книги он был сотрудником лаборатории разработки способов интегрирующего преподавания естественных наук Харьковского национального университета. Зато квалификация как в естественных науках, так и в Дхарме вызывает уважение – он магистр биологии, специализирующийся по нейрофизиологии и закончил аспирантуру по социобиологии. А ещё он лектор, редактор и автор книг по психологии и философии буддизма. Потому он и взялся за труд на этой уже не раз вспаханной ниве – сравнения современных наук и буддийской философии. Были уже и соотношения буддизма с физикой, и с нейропсихологией – последняя тема особенно популярна, но работы ещё непочатый край. Что ж, поглядим, «как вырваться из встроенных генных программ, чтобы стать счастливым».

 

Во введении, открывающемся цитатой из книги Его Святейшества Далай-ламы XIV, автор задаётся вопросом, вернее, ненавязчиво задаёт парадигму – даже если далеко не все «обыватели знакомы со взглядами Сократа, Аристотеля, Августина и Декарта», именно они «породили наш стиль мышления» и оставили отпечаток на нашем мировоззрении. Что ж, с этим не поспоришь, да и зачем? Затем Бульба сообщает, что и сейчас под влиянием научного прогресса взгляды человечества меняются, и непосредственной причиной тому – спор относительно природы морали в контексте… эволюционной биологии! Уже любопытно, не правда ли? Дальше будет ещё интересней!

Автор напоминает, что большим спектром вопросов, в целом обобщаемых проблемой происхождения морали издавна занимался человек, изучая разные культуры, религии, цивилизации – а сегодня инициативу перехватила социобиология. «Социобиология как никогда подошла близко к объяснению феномена нравственности, и, хотя наука, похоже, нашла ответ на вопрос «кто виноват?», она всё ещё далека от ответа на вопрос «что делать?».

И на этот вопрос как раз и может ответить буддизм, как одно из древнейших морально-этических учений, которое вместе с конфуцианством пощадил даже безжалостный критик религии Докинз. Здесь позволю себе небольшое отступление – Бульба приводит цитату из книги Франса де Вааля: «В 2009 году Исследовательский центр Пью провёл опрос среди американцев по вопросу: «Согласны ли вы с тем, что эволюция наилучшим образом объясняет происхождение человека?» Больше всего согласившихся оказалось среди буддистов – 81% - и индуистов – 80%». Как говорится, против фактов не попрёшь.

Книгу условно можно разделить на две части – в первой автор анализирует историю развития науки и выводы, к которым она пришла, во второй – пытается дать буддийский ответ на вопрос «что делать?».

 

Но пока немного ещё задержусь на введении – автор не забывает кинуть камешек в огород авраамистов, у которых «Божья благодать не распространяется на животных», и в итоге «идея вегетарианства нетипична для этих религий, жестокое обращение с животными не считается грехом, а в исламе и ортодоксальном иудаизме в век компьютеров и космических полетов практикуют жертвоприношения животных». (Признаюсь, и сам поначалу был шокирован, узнав о кровавых традициях Рамадана).

Однако материалистическое потребительское общество получает в свой огород уже булыжник – в нём животное рассматривается с цинично-пользовательской точки зрения, о чём не стоит забывать любителям мяска, кожаных шуз или дорогой косметики.

Но особенно жесток Евгений Бульба по отношению даже не к светским или религиозным идеологам, а к невежественному обывателю, привычно использующему клейма «животное», «скотина», зверь» из наивного предположения о своём существенном от тех отличий.

«Когда в нашем сознании привычно всплывают ругательства «животное», «скотина» и так далее, мы проявляем свою глубокую уверенность, что человек – НЕ животное, что «мы» и «они» имеем мало общего, что «они» примитивны, безвольны и фактически бездушны.» 

          Это автор даже не комментирует – рубит сплеча аргументами. У нас всего лишь 2 % оригинальных генов, а на 98% остальных мы всё та же обезьяна, породившая вместе с нами шимпанзе и бонобо. Ну а 40 тысяч лет культурной человеческой эволюции (из примерно 200 тысяч лет существования Homo Sapiens`a как вида) на фоне 200 миллионов, на протяжении которых существуют млекопитающие, даже наносекундой не назовёшь. И в этом свете как раз неудивительно, что принципиальной разницы между человеком и животным миром буддизм не видит.

          «Современная биология, как и буддизм, стирает принципиальную разницу между животным и человеком. Но если буддизм подводит к этому как бы «сверху» - подтягивает животное до уровня человека, утверждая ценность любой жизни, то наука заходит с противоположного конца – показывает, что человек – это представитель животного мира».

          На этом месте креационисты обычно плачут, ведь раз зоология неопровержимо доказала животную сущность человека – представителя высших обезьян, то и борьба с устаревшими взглядами – «это не абстрактный философский диспут, а преддверие ощутимых грандиозных изменений».

          Впрочем, буддизму и буддистам не так уж много дела до вопроса происхождения человека, куда более важен центральный вопрос Дхармы Благородного – и всей человеческой жизни – как избавиться от страданий.

          Автор не упускает возможности попенять и расплодившимся ныне зооактивистам, ведь активное вегетарианство, борьба с жестокостью по отношению к животным, помощь им – капля воды в жаркой пустыне, поскольку избавить животных от страданий в глобальном масштабе всё это никак не поможет.

         «Сегодня вопрос отношения к животным оказался частью проблемы человеческой природы, которая сместилась из абстрактного философствования в область биологических дисциплин. Только разобравшись в том, чем мы принципиально отличаемся от всех прочих животных, мы поймём, что это такое – быть человеком».

          На этом покончим со введением и перейдём к научной части книги.

В главе первой, «Толчём воду», автор последовательно разрушает привычные аргументы уникальности человека, обычно выдвигаемые креационистами. «Ситуация, когда креационист находит «отличие», а зоолог доказывает, что подобное качество в какой-то мене представлено и в животном мире, повторяется с впечатляющим постоянством».

          Начав с интеллекта, автор приводит несколько впечатляющих примеров – слоны отмахиваются ветками от насекомых, морские выдры используют камни как молоток, медведи убивают ими тюленей, а цапли воровали гранулированный корм, чтобы приманивать им рыбу. Кстати, о рыбах – наличие транзитивной логики, что развивается у человеческих детёнышей к 4-5 годам доказано у них, а также у птиц и крыс.

         

          Следующий предполагаемый вариант – речь. Тут ещё более занятно – попытки научить шимпанзе человеческой речи с треском провалились потому, что обезьяны анатомически неспособны к воспроизведению звуков. Зато они запросто освоили язык жестов, именно как знаковую, а не подражательную систему. «Природный словарь шимпанзе включает 51 жест, 82 мимических сигнала и неизвестное количество звуков, которые ряд исследователей называют «протоязыком». Попугай жако по имени Алекс выучил названия 80 предметов, категории «цвет», «форма» и «материал».

          

           Искусство так же не сработало. Порассуждав об условности «прекрасного» и искусственности «искусства», Бульба приводит хрестоматийный пример художника-авангардиста Пьера Брасо, нашумевшего своими работами на выставке в Гетеборге в 1964 году. Выслушав множество дифирамбов от художественных критиков, автор мистификации Эке Аксельсон шокировал их, сообщив, что Пьер Брасо – обезьяна.

           Ещё один аргумент креационистов – чувства, способность любить, ненавидеть, заботиться, дружить и т.д. И тут человеческому эгоцентризму ставится шах и мат – альтруизм и эгоизм одинаково глубоко прописаны в природе человека и равно – животных. «Слоны помнят места гибели своих друзей и возвращаются туда в течение долгих лет. Многие животные образуют семейные пары и заботятся друг о друге, млекопитающие и птицы умеют запоминать обидчика и преследовать его, даже если он не опасен. Слоны, дельфины и обезьяны способны на долгосрочные дружеские отношения, они ухаживают за ранеными и больными».

         Наконец, последний довод «из разряда тяжелой артиллерии – самосознание, наличие идеи об отдельном «Я». Поскольку этот аргумент проверить сложнее всего, автор просто приводит результаты опытов, а я перечислю некоторые из них. Сойки прогнозируют будущее, пряча и перепрятывая тайники с пищей; крысы осознают свои действия, планируют краткосрочные поступки, оценивают будущие результаты, правильность собственных решений и вероятность ошибки; дельфины, косатки, слоны и попугаи жако узнают себя в зеркале; обезьяны способны хитрить, обманывать и анализировать чужие ошибки. Наконец, обезьяны и слоны эмоционально переживают смерть. «Мы можем с уверенностью сказать, что человекообразные обезьяны знают о смерти – знают, что она отличается от жизни и это навсегда», цитирует автор Франса де Вааля, а я вспоминаю «Планету обезьян»…

        В следующей главе, «Зыбкая почва», автор переходит к самому-самому последнему, и потому и самому щекотливому, и сложно доказуемому аргументу креационистов-уникалистов – к морали.

«Если аргументы об интеллектуальности животных кажутся раздражающими для нашего самомнения, то предположение, что нравственность имеет животное происхождение, вызывает удивление, недоверие и негодование порой даже у образованных и интеллигентных людей. Честная попытка разобраться в основах морали приводит нас в замешательство, потому что на этом пути человеку придётся узнать множество неприятных фактов о том, что его лучшие качества на поверку оказываются не так уж альтруистичны и «человечны». Что ж, «всё, что ты знаешь – ложь».

         Автор не упускает очередной возможности попенять религиозным институтам как раз таки за «двойную мораль». Одной рукой церкви, мечети и синагоги успокаивали и умиротворяли, а другой объявляли священные войны и уничтожали инакомыслящих, напоминает Бульба и ставит почти риторические вопросы – «почему мы до сих пор считаем, что до религии не было морали? Что, если не религия породила мораль – а необходимость морали породила религию?» и предлагает смело отправиться на их поиски.

         Сейчас, в век науки и просвещения, мы просто поменяли ярлыки и вместо Бога и Сатаны ответственными за хорошее и дурное в нас назначили собственно человека и животного. Как, верно, вы уже догадываетесь, вся эта риторика не стоит и выеденного яйца.

       

         В главе «Прелюдия» автор предлагает разобраться с тем, что из себя представляет альтруизм в биологическом смысле, для лучшего понимания того, как возник альтруизм этический. Но мы её пропустим, дабы не утяжелять повествование многословными подробностями альтруизма и эгоизма на одноклеточном уровне и пройдём подальше, в главу «Чуть ближе к альтруизму».

         Любопытна история возникновения социобиологии в 1975 году – «новая наука стала мишенью всего левого спектра – от феминизма до анархизма. Она просто подрывала смысл их борьбы. При более пристальном взгляде она также подрывала устои консерваторов – религия переставала быть чем-то загадочным, стремление к справедливости и альтруизм раскрывались как врождённые черты, примитивное оправдание эксплуатации «проявлением естественной борьбы за выживание» оказалось ложным, в результате и разделение на классы уже представлялось противоестественным».

         Вот мы и добрались к завершающей первую часть главе «Наконец-то человек!». Автор рассказывает о понятии «парохиальный альтруизм» (с греческого – относящийся к приходу, к пастве), в наибольшей степени свойственный людям. Суть его в том, что по отношению к «своим» существо проявляет альтруизм, а по отношению к «чужим» - враждебность. «В нашей жизни это выражается всем многообразием борьбы фракций. Патриотам, поддерживающим агрессию своих стран, вероятно, будет неприятно узнать, что ими движет генетически предопределенный механизм групповой солидарности. Парохиальность также управляет всевозможными религиозными адептами и экстремистами – все многообразие и логическую изощренность межрелигиозного диспута тоже запускает этот очевидный механизм. В основе противостояния умудренных религиозных философов и уличной банды малолеток лежит один и тот же инстинкт.»

          Бульба открывает нам ещё один шокирующий факт – «люди альтруистичны, потому что много убивали. () альтруизм мог развиться только одновременно с ксенофобией. … эти два качества порождают, развивают и усиливают друг друга. Получается, что наша нравственность произрастает из агрессии, а доброта и взаимопомощь не могли появиться без насилия». Каково? А ничего не поделаешь, против археологических фактов и генетической логики не попрёшь.

        

         И даже альтруизм следует не за желанием сделать добро ближнему, а из-за стремления к справедливости. В итоге «стремление к равенству является наследуемой чертой и той основой, из которой под влиянием культуры вырастает чувство справедливости взрослого человека».

         «Буддийская» часть книги состоит всего из двух глав, и первая названа играючи-невинно «А что в другой тарелке?»

Автор даже специально оговаривается и объясняет, почему «в качестве примера традиционной морально-этической системы» будет взят именно буддизм, и почему именно сейчас. Специально подчёркнутое буддийское не-миссионерство. Бульба пишет, что те мрачные выводы, к которым мы пришли в первой части книги – «всё, что мы делаем, продиктовано бездушными генами, которые суть просто химические вещества» - могут привести к экзистенциальной депрессии. И всё было бы совсем печально, если бы не были найдены выходы из этой, мягко говоря, не слишком комфортной ситуации. Автор нашёл его в философии буддизма, и дальше о пересечениях научных выводов и буддийского воззрения и пойдёт речь.

           Далее автор пытается изъяснить основу буддизма – Четыре благородные истины понятным современному человеку языком, начиная с того, что буддизм направлен на поиск счастья – в смысле избегания страдания.

           «Буддизм как учение направлен на поиск счастья… Не на поиск истины, не на единение с Богом, не на принадлежность к церкви, не на поддержку единоверцев, не на пастырскую заботу или миссионерство (sic!), а лишь на уход от несчастья. Поэтому Первая благородная истина указывает на то, от чего надо уйти, а три последующие показывают, как это сделать».

           А что же такое счастье, вопрошает Бульба, и делится в целом очевидными и даже банальными выводами – есть простое, «бытовое» счастье – «уютное семейное гнёздышко», слава, безопасность, даже смерть врагов… «Вообще-то я вполне счастлив, лишь бы дети не болели и вот бы ещё машину поменять». Оно обычно существует параллельно с горестями и печалями, крайне непостоянно и зависит от множества факторов.

           Но есть и другое, истинное счастье, его невозможно поймать, ухватить и удержать, оно завит только от внутренних причин и фактически неописуемо. Буддизм ничего не имеет против первого, «бытового» счастья, но всё же он говорит в первую очередь о втором, внутреннем, настоящим, справедливо отмечает автор. «Счастье абсолютно – как только оно возникает, несчастье исчезает полностью и моментально. Счастье уходит – и вот мы опять несчастны. Мы не можем быть «немного счастливы».

           Попытка «разжевать» Первую благородную истину (или истину страдания) кажется довольно успешной, поэтому придётся вновь привести пространную цитату.

           «Современная психология говорит: «Вот болезнь (несчастье) – нужно приложить усилие и прийти к здоровью (счастью)». Дхарма утверждает: «Мы больны (несчастны). Кратковременные ремиссии, когда боль ненадолго покидает, мы воспринимаем как здоровье (счастье), но для того, чтобы перестать зависеть от ремиссий, нужно выздороветь!» Нам хочется верить психологии, потому что ее трактовка не так пугает и без приложения колоссальных усилий позволяет надеяться на лучшее. Поэтому, оглянувшись вокруг, мы отвечаем Дхарме: «Но в нашей палате все такие! Мы ещё нормально выглядим на общем фоне». «Лучше сравнивать себя не с пациентами, а с врачами», - отвечает Дхарма».

           В заключение автор предлагает ещё одну формулировку Первой благородной, на этот раз прямо перекликающейся с научными выводами из первой части книги. «Мы бессильны, не управляем глубокими механизмами своего бытия. Мы можем сделать нашу жизнь менее несчастной, но не превратить её в окончательное счастье. Нам кажется, что мы контролируем свою жизнь, но это только иллюзия. () Внутри сансары избавление от страданий невозможно. Круговерть бесконтрольна, мы не в состоянии остановить страдания и прекратить проявлять вредоносные эмоции. Мы не рулевые – мы гребцы, прикованные к веслам».

         Вторая благородная истина формулируется тоже просто и понятно и в некотором смысле вытекает из первой. Примерно так: причина наших страданий в том, что мы, хоть и стремимся к счастью, но поскольку делаем это неправильно, воспроизводя свой обычный образ жизнь и действий, мы обречены вновь и вновь наступать на те же грабли. И единственный способ разорвать порочный круг – «рассеять тьму невежества светом знания».

         Третья благородная истина ещё проще (на первый взгляд) и вселяет надежду. Она формулируется так: «Страдания можно прекратить», но в ней, как говорит автор, объединены самые сложные темы буддийской философии, именно она определяет буддизм как таковой.

          Наконец, Четвертая благородная истина завершает логическую цепочку и утверждает, что есть и путь, на котором страдания можно прекратить. И как бы неожиданно это не прозвучало (например, для меня), в основе этого пути лежит практика нравственности. А для её взращивания необходима осознанность и контроль – не только своих действий, но и мыслей и желаний.

          В завершение главы и этой цепочки рассуждений автор показывает, каким образом нравственность – в самом широком смысле – оказывается основанием для буддийской практики. Поскольку независимого, самодостаточного и самобытного «Я» попросту не существует, и, с другой стороны, мы со-зависимы со всеми другими живыми существами, то отсюда естественным образом следует необходимость деятельного сострадания. Ведь страдающий «другой» в буддийском смысле это моё отражения, фактически это страдающий «я».

         Приступаем к последней главе – «Ищем и находим».

Здесь, следуя логике предыдущего повествования, автор задаётся вопросом – так насколько мы всё-таки запрограммированы, «где заканчивается программа? Где мы прекращаем быть роботами и начинаются поступки действительно свободного выбора?» Ответить на эти вопросы важно потому, что для человека нравственность обычно более значима, чем развитый интеллект – «мы скорее проведём жизнь в обществе сердечных и порядочных простаков, чем блестящих подлецов». И для этого необходимо разобраться в том, какая часть нашей морали чисто биологическая, а какая чисто человеческая, надбиологическая.

         И сразу же автор выдает на-гора убийственное своей неоспоримой логичностью тождество между выводами эволюционной биопсихологии и буддийской концепцией сансары. Поскольку у эволюции нет цели, а «естественному отбору нет дела до нашего счастья и покоя», эволюционный успех определяется не выживанием, а размножением, получается, что «мы эволюционно запрограммированы быть несчастными и мечтать о счастье», гнаться за ним. Но и совсем быть несчастными мы не можем, ибо теряется всякий смысл такого существования. Вот и получается, что «эволюция позаботилась о том, чтобы наша удовлетворенность и счастье длились недолго, чтобы, получив желаемое, мы не успокаивались на достигнутом и сразу же мчались к следующей цели. Это и есть сансара. Мы созданы ненасытными, беспокойными, неспособными к длительному переживанию счастья (выделение моё – Г.Я.)».

          Автор и сам уже сетует на перебор негатива, подтверждающего самой нашей физиологией Первую благородную истину, но, кажется, уже не может остановиться. И напоминает известную историю про дофаминовую обманку. Вкратце это выглядит так – и это иллюстрирует известная поговорка «К хорошему легко привыкаешь». Получать удовольствие от какого-либо ощущения в одном и том же количестве невозможно – возникает привыкание, и раздражителя постепенно хочется всё больше, до тех пор, пока не наступает «передоз» и приятное ощущение вообще пропадёт или даже станет негативным. Более того – предвкушение наслаждения мотивирует сильнее, чем оно само, и похоже, что эволюционно мы запрограммированы лишь стремиться и предвкушать, но не наслаждаться.

         Итог печален – «Ступая на путь удовольствий, мы попадаем на крутой истощающий подъём, заканчивающийся неожиданным обрывом и крушением. Напрашивается вывод, что погоня за привычными удовольствиями бессмысленна сама по себе – желаемое не принесет того, что обещает наш мозг!»

          Вот, наконец, Бульба и переходит к прямым ссылкам на буддийские источники. В данном случае на знаменитый текст ламы Цонкапы «Ламрим Ченмо». Он говорит о трех горестях – неопределенности, одиночества и ненасытности. Первая – это «работа сети пассивного режима, постоянно высматривающей возможные опасности». Вторая, горесть одиночества – это наш постоянный стресс на качелях «между необходимостью быть частью группы и стремлением к доминированию и проведению границ». Причём жизнь в городах ещё более усиливают её – «Мы живём зажатые со всех сторон и воспроизводим поведение мышей в клетке».

          Автор переходит к подробному рассмотрению Второй благородной истины – о неведении, и ещё более «радует» нас. Для начала тем, что существует целых три его уровня. Первый, самый поверхностный и очевидный – отсутствие достоверной информации. Второй куда более серьёзен – это искаженная картина мира, «уверенность в правильности неправильной информации об окружающем мире».

Третий уровень – самый неподъёмный, ибо это ошибки на уровне восприятия реальности. Тут нас обманывает не только мозг, но и органы чувств – «Мы видим, слышим и обоняем лишь часть мира в тех узких диапазонах, которых достаточно, чтобы выжить, но недостаточно, чтобы увидеть реальный мир».

          Мало того, что наше восприятие ограничено анатомически, наш мозг ещё и обрезает ненужную часть реальности и извращает жалкий её остаток!

          

           «Итак, наука вполне солидарна с фактом, что мы принимаем иллюзию за реальность и в своем теперешнем положении не способны воспринять действительность как таковую». Эта иллюзия как минимум двухслойна – сначала наши органы чувств искажают окружающий мир, затем и наше восприятие дополнительно искажает эту общую иллюзию, и все мы, как Труман, живём в иллюзии второго порядка.

           «Буддизм утверждает, что всё именно так: люди не воспринимают реальность, и ту придуманную картину мира, которую совместно создало человечество, каждый из нас персонально подгоняет под себя – и в результате живёт в фантазиях на тему общей иллюзии».

          Подытоживая этот раздел, автор говорит, что социология утверждает, что исполнение желаний не ведёт к счастью. «Буддизм идёт ещё дальше – объясняет, что несчастье зарождается в момент возникновения избыточных желаний. Что ложные неуправляемые устремления и есть причина несчастья. Что сознание, порожденное сансарой, может производить только сансарические желания, а значит, беспрерывно продуцировать причины быть несчастным».

         

         Фактически разум, которым так гордится Homo sapiens – всего лишь побочный продукт эволюции, обеспечивающий более успешное выживание. Он лишь оправдывает постфактум глубинные подсознательные инстинкты, что нами движут, да ещё убеждает нас в том, что мы будто бы сами приняли это решение.

         «Могучие врожденные инстинкты с помощью желаний и эмоций тащат нас по жизни, при этом они порождают иллюзию сознательности и самостоятельности, чтобы мы даже не думали взбунтоваться. В наше сознание встроен предохранитель, отнимающий саму возможность задуматься о самостоятельности» - на такой удручающей ноте автор заканчивает рассмотрение Второй благородной истины и переходит к Третьей.

         Глава даже называется претенциозно – «Третья истина, или природа реальности».

Здесь автор, отталкиваясь от буддийской парадигмы «благородного молчания Будды» о правильном восприятии реальности, делает краткий обзор эволюции физики за прошлый век и того, к чему она в итоге пришла.

Отметим некоторые интересные моменты. Говоря о достижениях технического прогресса, что и не снились людям полвека назад, за исключением фантастов, Бульба справедливо отмечает, что в части технократического те оказались правы, но, увы, не в части утопии. «Физика изменила быт, но не людей». И озвучивает своего рода апологию физиков, которые и не ставили своей целью усовершенствование быта, произошедшее как приятный побочный бонус. А вот в попытке понять структуру материи и природу реальности окончательно успеха физика, увы, не добилась – создать единую и непротиворечивую теорию Вселенной пока не удалось.

          «Главный парадокс заключается в том, что ученые искали материю, а нашли пустое пространство, но позже обнаружили, что пространство – не пустое, оно ведёт себя подобно активной изменяющейся ткани, единой со временем и объектами, которые порождает. Оказалось, что материя может исчезнуть, раствориться в пространстве – то есть происходит невозможное по нашим представлениям. Но также материя возникает ниоткуда – из пространства».

         Подытоживает автор уже известными нам выводами, только теперь не с биопсихологических позиций, а с физических – мы не представляем, что такое реальность, все наши привычные её категории оказались не тем, что мы представляли.

         «Вывод, который мы можем сделать: буддизм и наука по-разному не отвечают на вопрос о природе реальности, но и на сегодня ответа на него так и не нашлось».

           Вот, наконец, мы и добрались до Четвёртой благородной, коротко именуемой автором «Методы». Но на самом деле Четвертая благородная истина по-другому называется Восьмеричным путём, то есть самим буддизмом в теории и на практике. Вся глава, однако, посвящена критическому обзору возникновения современного научного подхода, и критики его валидности. Перечислим основные важные моменты. Поиронизировав довольно смело над претензиями науки и на объективности и, в частности, на эти пресловутые научные критерии – «Если по полному списку прогнать большинство научных дисциплин, то окажется, что многие из них к науке вовсе не относятся, а остальные лишь краем зацепились», - Бульба всё же перечисляет несколько рабочих и универсальных, на его взгляд, принципов. Так, первый из них – это бритва Оккама, известный ещё с античных времён принцип «Не следует множить сущее без необходимости». Второй сформулирован Нильсом Бором и называется критерием соответствия. Он требует, чтобы каждая новая научная теория продолжала старую, хоть и более узкую, но достоверную. Третий принцип – фальсифицируемости сформулирован Карлом Поппером, и заключается в том, чтобы предлагаемая теория могла быть опровергнута.

         Занятна главка под названием «Бунт» - речь идёт о бунте против закона эволюции в частности и сансары в целом. Начало многообещающее: «Наиболее часто встречающееся возражение, высказываемое в связи с постулатами Четырех благородных истин: «Почему же не всем очевидно, что мы живем в напряжении, в беспокойстве, в неудовлетворенности? Ну а даже если и так, то, может, это нормально?» На столь банальный риторический вопрос и ответ соответствующий – потому же, почему и преступники, долгое время пробывшие в тюрьме, не знают, как жить на свободе, и зачастую добровольно туда возвращаются, лишь бы оказаться в привычном режиме существования. Далее Бульба приводит совсем уж гипотетический, но от того не менее валидный пример ребёнка, родившегося и выросшего в тюрьме… Подробно описывать его нет смысла, от себя могу добавить лишь пример условных «Маугли» или исторического Каспара Хаузера – последний, как известно, так и не смог адаптироваться к полноценному социуму.

         А ведь подобно этому и мы живём в абсолютно искусственном мире, спроектированном и созданном другими людьми, да ещё, как выясняется, абсолютно иллюзорном.

         И каков же может быть бунт? Он уже хотя бы в том, что, «пытаясь стать счастливыми, мы бунтуем против своей природы – мы пытаемся отрицать самое себя как результат эволюции».

         «Приучая себя к состоянию необусловленного долговременного счастья, мы идем наперекор логике развития нашего вида». Это одно, а второе – суть буддийского пути. Она в умении обуздывать вредоносные желания и взращивать необусловленную добродетельность и всеохватывающее сострадание. Последнее, будучи направлено ко всем без исключения, противоречит парохиальности.

         «Мы много раз взламывали эволюционные барьеры: презервативы, пончики, безличностный альтруизм, старость, одиночество, медитация на текущем моменте. Однако мы ещё не пробовали пойти против главного козыря эволюции – выйти из-под контроля порабощающих эгоистичных желаний. Именно этот путь предлагает Дхарма.

        Бунт индивидуальности против безличностной логики эволюции отражен в буддизме кристальным образом. Буддизм рассматривает причины того, почему мы несчастливы, и показывает путь к счастью, который лежит через развитие неограниченного сострадания» - таким своеобразно обнадёживающим пассажем заканчивает автор эту главу.

       В ещё одной маленькой главке «Глубина и поверхность, мы и они» автор вновь обращается к теме парохиальности и иллюзорных различий, но теперь уже в буддийском контексте. Речь здесь о правильном векторе морального развития человека – не сужении, но расширении понятия «своих».

      

        С этим всё достаточно понятно, а вот с какой целью Бульба упоминает здесь Далай-ламу, обычно не советующего рожденным в христианской стране «менять религию предков и переходить в буддизм», уже нет. Как будто Далай-лама не знает, что христианство в западных странах в глубочайшем кризисе, большинство слушателей его лекций – люди светские, нерелигиозные, сами эти страны подразумевают свободу совести и вероисповедания, ну и наконец, в христианстве отсутствуют методы работы с умом и избавления от страданий сансары, подобные буддийским. Остается признать, что этот демарш Его Святейшества предпринят исключительно в стратегических целях – в очередной раз подчеркнуть, что буддисты не миссионерствуют, а буддийские учителя не составляют конкуренцию христианству.

        Итог этой главы таков: «Буддизм и дарвинизм утверждают, что границы, которыми человечество разделяет себя на группы, ложные, а отсутствие ограничений для сострадания – это проявление высшей морали».

        Бегло пройдёмся по двум заключительным главкам. В «Двуликой нравственности» автор сообщает, что буддийская психопрактика заключается в постепенной замене, то есть вытеснении врожденного эгоизма искусственно преувеличенным альтруизмом. При этом отмечает неочевидную для новичков, но раскрывающуюся вскоре, по мере изучения и углубления в традицию, мотивацию – этот самый «прагматичный до цинизма» буддийский «эгоизм» - ведь буддист взращивает сострадание и эмпатию для того, чтобы приблизить собственное счастье! И в итоге «буддизм утверждает, что альтруизм и сострадание составляют глубокий слой нашей природы. Эгоизм не является доминирующей характеристикой нашего сознания, и значит, его можно дозировать! Современная биология утверждает, что эгоизм и альтруизм одинаково глубоко впечатаны в наше сознание. Хотя эти позиции различаются, обнадеживающим является тот факт, что ни одна из сторон не определяет нашу природу как исключительно эгоистическую».

           А в «Лотосе и грязи» Бульба ссылается на два любимых высказывания Далай-ламы. В первом Его Святейшество разъяснил, почему более всего буддизм подходит для развитых интеллектуальных эгоистов – ведь кому, как не им, вообще придёт в голову сначала задуматься о сложном устройстве человека и мира и причинах текущего положения дел, а потом из чисто эгоистических соображений попытаться что-то изменить? Да, изменить, конечно, придётся именно себя.

           «Это высказывание Далай-ламы хорошо объясняет, почему среди религиозных людей так много агрессивных и далёких от религии особей (религия не освобождает от парохиальности, а чаще подпитывает её) и почему высокоразвитые атеисты порой ближе к духовности, чем адепты и ортодоксы всех мастей».

          Вторая же цитата многим может оказаться малоприятной и даже неверной – как, например, мне. «Сначала мы должны развить благие качества, заменив негативные. Только от благих качеств можно перейти к трансцендентным».

          Евгений Бульба ничего не говорит в своей книге о собственно духовных практиках, или мистических упражнениях в буддизме, останавливаясь на развитии всеохватывающего альтруизма. В соответствии с характером и целью книги и процитированным выше Его Святейшеством это понятно и правильно – сегодня любой желающий, если захочет, сможет легко найти адрес ближайшего буддийского центра, сотни, если не тысячи буддийских книг в интернете, записи и прямые трансляции лекций буддийских учителей. Было бы желание, интеллект и развитой эгоизм!

           

      Гедеон Янг, журналист, публицист